Написано на Фикатон на заявку
Serpenta, которая хотела:
“Гет, Нами/Лемон, Рен/Хаяшимидзу, Мао/Вебер,
Ген, основные персонажи Хаяшимидзу, или Нами, Лемон, Мардукас, Крузо, Калинин.
Не выше НЦ-13, желательно не слишком АУ, ни в коем случае не PWP и не БДСМ, сопли с сахаром также не хотелось бы)))
Наличие юмора приветсвуется))))
Авторский!”
От автора:
Serpenta, не уверена, что написала именно то, что требовалось. Боюсь, что тебе все-таки досталось вместо приличного фанфика два кило засахаренных соплей. Мои извинения: муза была в печали))))
Чайная церемония
– … его дочь Момоко сейчас в Токио. Позови ее к нам, и пусть все будет так, словно она дочь императора.
– Конечно, отец, – кротко ответила Рен.
Это было не впервые. Микихара налаживал отношения с "партнерами" разными способами. Ватанабе Ичиро, с которым у отца Рен намечалась какая-то сделка, любил свою дочь без памяти, поэтому ее симпатия к семье Микихара была бы хорошим подспорьем в предстоявших переговорах двух кланов. У семьи Ватанабе была еще одна слабость – страсть ко всему японскому. Все члены этого семейства, жившего большую часть времени в Америке, лезли из кожи вон, чтобы доказать всем и каждому, что не утратили связи с родиной и свято чтят обычаи предков. Единственная дочь главы клана не была исключением в этом отношении, поэтому Рен не пришлось долго думать, какой предлог выбрать, чтобы позвать в дом эту почти незнакомую ей девушку.
Спустя два часа после этого разговора в люкс-номер отеля "Капитол Токиу" вошла пожилая женщина в простом хлопчатобумажном кимоно. Несмотря на всю свою любовь к японским традициям Момоко все-таки поселилась в совершенно западном по типу отеле. Марико, горничная в доме Микихара, по просьбе Рен принесла какой-то конверт для "молодой госпожи Ватанабе". Сама молодая госпожа – девушка лет шестнадцати, полноватая по японским меркам, но очень стройная по американским – была в легкой растерянности от прихода этой незнакомой женщины.
– О-Рен-сан,– Марико склонила голову, немного, но достаточно, чтобы выразить почтение дочери хозяина. – О-Рен-сан прислала Вам это, госпожа.
Момоко взяла конверт, вскрыла его и уже на ощупь поняла, что получила не простое письмо. На превосходной бумаге "Кюкедо" было выведено приглашение на чайную церемонию. У Момоко слегка порозовели скулы: чтобы написать ответ на достойном уровне, ей потребовалось бы время.
– Передайте своей госпоже мое почтение и скажите, пожалуйста, что я буду в назначенный срок, – медленно произнося слова, будто от этого они становились весомее, ответила Момоко.
Марико молча поклонилась, показывая, что поняла сказанное, и удалилась, оставив Момоко в раздумьях.
Она повертела приглашение в руках, провела кончиком пальца по слегка шершавой бумаге и стала решать сложную для нее проблему: что надеть на это мероприятие. Ей не раз приходилось участвовать в чайной церемонии дома в Америке, где гостями обычно бывали такие же эмигранты как они сами или вовсе обычные янки, понятия не имевшие ни о каких правилах. А Момоко унаследовала от отца показную любовь к правилам… Круглое лицо Момо изобразило напряженную работу мысли. Тщательно взвесив все “за” и “против”, она остановила свой выбор на роскошном светло-вишневом иромудзи, расписанном вручную тонким узором из бабочек и цветов, и на поясе-оби, подаренном ей год назад каким-то дизайнером. "Это произведет хорошее впечатление, – решила она, любовно поглаживая нежный шелк кимоно. – Не каждая может похвастаться таким нарядом". Предвкушая грядущий триумф, который в ее мечтах обычно обозначался словами “и все прямо позеленели от зависти”, Момоко набрала номер лучшей подруги, оставшейся в Америке, чтобы невзначай похвастаться полученным приглашением.
Письмо Рен лежало на столе, уже забытое счастливой Момо. Через час его взяла в руки горничная и положила в корзину для визиток. Ни горничная, ни Момоко не заметили, что в чернила в уголке последнего иероглифа чуть заметно расплылись, словно на них попала капля слез.
*****
В комнате Школьного совета было душно и солнечно. В уголке оконной рамы золотилась и трепетала тонкая паутинка. Рен сидела лицом к окну и время от времени бросала взгляд на улицу, залитую послеполуденным светом. Перед ней лежала большая стопка бумаги – только что отпечатанные билеты на школьный концерт. Рен брала по одному листу, аккуратно разрезала на четыре части и скрепляла готовые билеты резинками по двадцать штук. Она работала в полном молчании.
У стены сбоку за широким столом сидел молодой человек в белом костюме. Его волосы странного очень светлого оттенка были собраны в хвост на затылке. Ацунобу Хаяшимидзу, президент Школьного совета, просматривал какие-то папки с бумагами. Порой он вынимал какой-нибудь лист и отправлял его в корзину, порой перекладывал его в другую, на вид точно такую же, папку. Что именно делает Хаяшимидзу, точно не знал никто.
Тишину в комнате нарушала только Канаме Тидори, которая уже полчаса пыталась убить назойливую муху. Канаме свернула в трубку последний номер школьной газеты и намеревалась прибить докучливое насекомое портретом лучших учеников, напечатанным на первой странице.
Радужный развод на стекле, пыльная полка, стол с бумагами – вся эта неяркая жизнь вокруг почему-то казалась Рен сегодня радостной и близкой. На часах было четыре дня – не вечер, и не день уже, истома усталого полудня. Пальцы слегка покраснели от ножниц, а работы было еще много. Хаяшимидзу с непроницаемым лицом шуршал перекладываемыми документами. Канаме в очередной раз подкралась к мухе и резким движением хлопнула по стене.
– Чтоб тебя! – громко прошептала она, увидев, что промахнулась.
От хлопка в другом углу комнаты вздрогнул Сагара, недоуменно заморгал, быстро оглядываясь вокруг в поисках потенциальной опасности. Потом его взгляд остановился на Тидори, которая следила за совершенно ошалевшей мухой.
– Тидори, что именно ты пытаешься сделать?
– Разве ты не видишь? Убить муху, разумеется! – сердито ответила Канаме, не отводя взора от своей жертвы.
– Позволь посоветовать тебе более эффективный способ. Для уничтожения насекомых хорошо подходят дымовые спирали, спреи-инсектициды, однако самым действенным способом является полная дезинсекция помещения санитарной службой…
– Соске, перестань! – перебила его Тидори. – Это всего лишь одна муха.
– Но ты гоняешься за ней уже полчаса.
– Сама знаю, – огрызнулась Канаме.
Она должна была помогать Рен с билетами, и ей было совестно, что вместо этого она занялась таким бестолковым делом. Но противное насекомое упорно не желало прощаться с жизнью, избегало каким-то чудом всех ее ударов, и в груди Канаме постепенно разгорелся почти спортивный азарт.
Хаяшимидзу поднял голову от бумаг и посмотрел на Канаме. Потом его взгляд встретился со взглядом Рен, и она, как всегда, первая отвела глаза.
Он смотрит так, словно знает наперед все, что она скажет, и уже ответил на все ее вопросы. Он единственный говорит с ней так, будто слышит задумчивую мелодию ее души. Каждый день похож на предыдущий, ни словом, ни взглядом ни один из них не выдает себя. И все же, с тех пор как Ацунобу сделал ее своей помощницей, в душе Рен против воли росло какое-то ожидание, накатывало нетерпеливой волной, заставляло забывать об окружающем мире и слышать лишь гулкие удары сердца…
Шмяк!
Рен вздрогнула и порезала палец острым краем бумаги, что-то с жалобным звоном оборвалось в ее душе. Канаме Тидори наконец настигла муху.
Говорят, что несчастие хорошая школа; может быть. Но счастие есть лучший университет. (А.С. Пушкин)