С точки зрения хомячка
С точки зрения хомячка, то есть из стеклянной банки, человеческая жизнь – сплошная череда глупостей.
Вот есть, к примеру, девушка, которая живет в моей квартире, ее зовут Канаме Тидори. У нее жизнь скучная и однообразная. По утрам она бредит, обнимая будильник, потом встает и, шатаясь, идет в ванную. Она долго шумит водой, а потом выскакивает оттуда, как ошпаренная, и начинает лихорадочно натягивать на себя всякие неудобные вещи: сначала те, что поменьше, потом сверху – те, что побольше. Зачем ей это надо? Нацепив все это на себя, она подбегает к моей банке и протягивает руку… Нет, нет! Не надо меня тащить наружу! Не хочу, говорю!..
М-м-м-м-м! Зернышки!
Спустя полчаса, позавтракав и умывшись, обнаруживаю, что Канаме уже и след простыл. Вот всегда она так: исчезает незаметно, пока я занят зернышками.
И все же с ней веселее, чем без нее. Когда она возвращается вечером, я рад ее видеть. Я встаю в полный рост, опираясь передними лапками на стенку банки, и поднимаю носик вверх, потягивая воздух. Канаме сегодня странно ведет себя: она не бросается, как обычно, вытаскивать меня из банки, гладить, угощать свежими листиками, принесенными с улицы. Вместо этого она кидает сумку на пол, машинально переодевается, потом ложится на диван лицом вниз и долго не встает.
Мне хочется кушать. Морковка, которую она оставила утром, уже съедена. Хуже того, даже мой неприкосновенный запас тыквенных семечек, сделанный вчера вечером, тоже съеден! Я скребусь в банке, пытаясь привлечь ее внимание. Черт! В такие минуты мне жаль, что меня так мало, а мир такой большой! Будь я размером хотя бы с кошку, меня было бы заметно, а так, кто станет слушать сто грамм рыжего меха?
Звонит телефон. Канаме, не глядя, протягивает руку и снимает трубку.
– Алло, – говорит она глухо, но тут же спохватывается и продолжает уже веселее: Аяме! Как дела?
Такие звонки бывают каждый день. Канаме им всегда радуется, рассказывает в трубку о школе, о своих делах, говорит и обо мне, потому что я, как-никак, важная часть ее жизни.
– Нет, ты о чем? – как-то фальшиво переспрашивает Канаме. – Все не так, тебе показалось.
Она смеется нервным смехом, пытаясь что-то скрыть от сестры. А у меня от голода начинает урчать в животике. Когда Канаме наконец кладет трубку, я уже готов выпрыгнуть из этой банки, чтобы она вспомнила обо мне. Но тут раздается звонок в дверь, и она идет открывать. Не судьба…
– Проходи, – слышу из прихожей голос Канаме.
Через пару минут в комнате появляется угрюмый лохматый парень и подозрительно оглядывается по сторонам. Я снова встаю на задние лапки. Гость – невежа: на меня ноль внимания, а я ведь поздоровался.
В руках у гостя какая-то коробка. Он начинает что-то объяснять Канаме, та слушает, хмуря брови, потом бросает:
– Делай, что хочешь, – и садится на диван нога на ногу.
Странный гость достает из коробки провода и инструменты, начинает раскладывать эти штуки по всей комнате. Канаме некоторое время молча наблюдает за его манипуляциями, но в итоге ей становится скучно, и она уходит на кухню. А может, у нее проснулась совесть, и она вспомнила, что я с утра ничего не ел?
Канаме долго не показывается в комнате. Я переминаюсь на задних лапках, показывая всем видом, что скоро умру с голода. Но люди такие непонятливые, чтобы не сказать больше! Провода лежат по всей комнате, перекинуты через диван, даже на моей тумбочке свился клубком красный кабель, и мне это не нравится.
Входит Канаме с тарелкой в руках и идет к моей банке. Еда! Мне! Мне! Но по пути Канаме запинается за один из лежащих на полу проводов и падает. Вижу, как в замедленной съемке, что тарелка выскальзывает у нее из рук, подлетает к потолку и падает вниз. Канаме неподвижно смотрит на разлитый повсюду суп: он на коврике, на ее майке, на волосах у гостя; даже по стенке моей банки сползает капля густой красноватой жидкости. Почему суп не попал внутрь? Может, он оказался бы съедобным?
Гость начинает что-то говорить, одновременно пятясь в коридор, Канаме встает с пола, медленно, очень медленно, и берет бумажный веер с журнального столика. Гостю не жить.
И тут мир переворачивается с ног на голову. Теперь я вместе с банкой лечу к потолку, отчаянно вереща. Молю вас, хомячьи боги, спасите мою несчастную жизнь! Это Канаме задела красный провод ногой, снова упала и опрокинула банку! Приземляюсь на ковер, банка каким-то чудом уцелела, но я от греха подальше выползаю из нее и быстро улепетываю в направлении дивана.
– Сагаррррра! – рычит Канаме и бросается на лохматого гостя.
Она носится по квартире за Сагарой, размахивая веером и совершенно забыв обо мне. Предательница! Я же чуть не погиб только что!
Тише, полоумные! Не затопчите меня! Лавируя между огромных человечьих ног, я бегу к дивану. Беги, Лола, беги! Потому что если ты не добежишь, твоя жизнь кончится прямо сейчас под тапкой Канаме или этого Сагары. На моем пути болотце из супа, перепрыгиваю его на всем ходу. Ух ты! Я и не знал, что на такое способен!
Добежав до дивана, я забиваюсь под него и там, в спасительной пыльной темноте, решаю переждать бурю. С голода грызу случайно найденную здесь прошлогоднюю карамельку. А над диваном бушуют страсти. Я слышу, как Канаме кричит:
– Идиот! Прибью! Маньяк! – и звуки глухих ударов, сопровождаемые слабыми протестами Сагары.
Потом все как-то разом стихает.
– А где Хару? – произносит Канаме потерянно. – Вон банка, а сам он где?
Вспомнила обо мне? Черта с два я сам выйду! Вам на глаза показываться небезопасно!
Канаме и ее гость сначала долго ходят по квартире, заглядывая в углы. Потом они опускаются на четвереньки и ползают по полу в поисках меня. Вижу из своего убежища их коленки, бестолково топчущиеся по ковру. Слышу их дружное “ой!” и как Канаме сердито шипит:
– Да не мешайся ты, я тут сама посмотрю, – это они стукнулись головами под журнальным столиком.
Наконец, их обоих одновременно посещает мысль поискать меня под диваном. Все-таки долго им пришлось до этого додумываться! Вижу, как их ладони случайно оказываются рядом, как потом нечаянно сталкиваются, ложась на одно место.
Почему они вдруг прекратили поиски, и стало так тихо? Почему я больше не вижу их руки? Канаме, неужели ты меня бросишь пропадать где-то в дебрях огромной квартиры? Выползаю из-под дивана сам.
И понимаю, что я не вовремя.
– Хару! – обрадовано бросается ко мне Канаме, даже чересчур обрадовано.
Щеки у нее пылают. Что? Стыдно, да? Я с утра голодный, ты на меня даже не взглянула с тех пор, как вернулась, а потом чуть в космос не запустила! Можешь сколько угодно теперь меня гладить, не поверю больше в твою любовь ко мне…
М-м-м-м-м! Зернышки!
Спустя полчаса, поужинав и умывшись, обнаруживаю, что квартира опустела. Сагара ушел, а Канаме стоит у открытого окна и смотрит на улицу, и плечи у нее вздрагивают. Еще бы она не дрожала, стоя там! Простудишься же на сквозняке и меня простудишь!
Определенно, человеческая жизнь – сплошная череда глупостей, с точки зрения хомячка.